Думаете, я вышел покурить на улицу в приподнятом настроении? Поначалу-то да. Цель всей моей внешней политики состояла в том, чтобы обеспечить Эсмонду громкий успех. И я своего добился. Он всех затмил и положил на обе лопатки. Так что первую четверть сигареты я выкурил в упоении. Но затем упоение меня покинуло, сигарета выпала из похолодевших пальцев, и я остановился, будто пригвожденный к месту, а моя беспризорная нижняя челюсть невзначай опустилась и легла на крахмальную манишку. Ибо я вдруг осознал, что среди текущих дел и неприятностей – после ночи без сна и дня в хлопотах, под бременем различных забот и всего такого прочего – стишки из книжки про Кристофера Робина, целиком, до последнего слова, стерлись в моей памяти.

А мне было выступать третьим номером во втором отделении.

Глава 23

Сколько я так простоял, будто пригвожденный, не могу вам сказать. Думаю, что довольно долго, ибо этот непредусмотренный поворот событий совершенно меня обескуражил. Опомнился, только когда услышал хор деревенских голосов, распевающих «Алло, алло, алло, времечко пришло, поскачем на охоту мы, пом-пом, подтягивай седло!». Звуки доносились из пивной напротив через улицу. И тут мне вдруг пришло в голову, – удивительно, как я раньше не догадался? – что мне необходимо немного подкрепиться для поднятия духа. Может быть, я просто ослаб от недоедания, отсюда и тоска. Поддернув нижнюю челюсть, я перешел через улицу и ворвался в заведение под вывеской «Гусь и одуванчик».

Весельчаки, распевавшие номер первый сегодняшнего хит-парада, находились в общем зале. А в салоне, предназначенном для более солидной публики, находился только один человек – величавый, в котелке, с тонко вытесанными, серьезными чертами лица и с выступающим сзади черепом, что свидетельствует о выдающихся умственных способностях; короче говоря, Дживс. Он сидел за столиком у стены и задумчиво потягивал пиво.

– Добрый вечер, сэр, – произнес он, подымаясь мне навстречу со свойственной ему изысканной вежливостью. – Счастлив уведомить вас, что я сумел завладеть свинчаткой мастера Томаса. Она у меня в кармане.

Я поднял руку.

– Сейчас не до свинчаток, Дживс.

– Ваша правда, сэр. Я только упомянул об этом между прочим. Мистер Хаддок стяжал шумный успех, что очень радует, не так ли, сэр?

– И не до Эсмонда Хаддока тоже.

– В самом деле, сэр?

– Дживс!

– Прошу прощения, сэр. Я должен был сказать: «Вот как, сэр?»

– Что «В самом деле, сэр?», что «Вот как, сэр?» – один черт. А сейчас ситуация требует чего-нибудь вроде «Ух ты!» или «Бог ты мой!». Вам уже случалось, Дживс, и не один раз, видеть Бертрама Вустера в бульоне, как выражаются французы, но никогда еще он не сидел в таком глубоком бульоне, как теперь. Вы знаете, что я должен декламировать стишки про Кристофера Робина, чтоб им пусто было? Так вот, я забыл их напрочь, до единого слова. Сами понимаете, что это значит. Через полчаса я должен буду выйти на подмостки и встать спиной к британскому флагу, а лицом к публике, с интересом ожидающей, что я ей преподнесу. А я ей ничего не преподнесу, потому что ничего не помню. Публика же, хотя и возмущается, притом вполне справедливо, когда ей декламируют кристофер-робиновские стишки, однако же еще сильнее негодует, если декламатор просто стоит перед нею и беззвучно разевает рот, как золотая рыбка.

– Совершенная правда, сэр. А вы не можете подстегнуть свою память?

– Я для того и зашел в это заведение, чтобы ее подстегнуть. У них тут коньяк найдется?

– Найдется, сэр. Пойду принесу вам двойную порцию.

– Принесите две двойных.

– Очень хорошо, сэр.

Он услужливо встал, подошел к небольшому отверстию в стене и сообщил о своих желаниях невидимому кормильцу и поильцу по ту сторону. Через некоторое время оттуда протянулась рука, держащая наполненный до краев стакан и Дживс доставил его к столу.

– Ну, посмотрим, как это подействует, – сказал я. – Обдери вам нос, Дживс.

– Песок вам в глаз, сэр, если дозволительно употребить это выражение.

Я осушил стакан и поставил пустой на стол.

– Ирония судьбы в том, – заметил я в ожидании, пока лекарство подействует, – что относительно Кристофера Робина я только и помню, что он прыгал скок-поскок, да и то в самых общих чертах, а вот «Бена Воина» готов продекламировать с начала и до конца хоть сию минуту. Вы слышали, как выступал по вопросу о «Бене Воине» мастер Джордж Кигли-Бассингтон?

– Да, сэр. Весьма посредственное исполнение, я бы так сказал.

– Не в этом дело, Дживс. Я хочу сказать, когда я его слушал, время вдруг словно бы обратилось вспять, и я опять как будто стал Берти Вустером прошлых дней, когда мне тоже случалось читать на публике это стихотворение и я знал его наизусть с любого места в обе стороны. Хоть сейчас могу его продекламировать без единой помарки. Но что мне это дает в данной ситуации?

– Ничего, сэр.

– Вот именно «ничего, сэр». Благодаря мастеру Джорджу точка насыщения публики «Беном Воином» уже достигнута. Вздумай я теперь выйти к зрителям с этим стихотворением, дальше первой строфы мне бы все равно продвинуться не удалось, народ в расстроенных чувствах ринулся бы к сцене, и я бы подвергся грубому обращению. Что вы посоветуете?

– Вы не отмечаете подъема умственной энергии под действием принятого напитка, сэр?

– Ни в малейшей степени. Словно воды испил.

– В таком случае, я думаю, правильнее будет воздержаться сегодня от выступления перед публикой, сэр. Лучше всего перепоручите это дело мистеру Хаддоку.

– То есть как?

– Я убежден, что мистер Хаддок с радостью выступит за вас. В теперешнем своем приподнятом настроении он будет рад еще одной встрече со своими зрителями.

– Но он же не выучит стихи за оставшиеся четверть часа!

– Конечно нет, сэр. Но он может зачитать их по книге. Книжечка у меня при себе, я собирался расположиться сбоку за кулисой, чтобы суфлировать вам, – таков, если не ошибаюсь, театральный термин – в случае надобности.

– Чертовски порядочно с вашей стороны, Дживс. Вы благородный человек. Преданный слуга.

– Ну что вы, сэр. Так я схожу объясню положение дел мистеру Хаддоку? Заодно отдам книжицу.

Я глубоко задумался. Предложение Дживса улыбалось мне все больше и больше. Если тебе назначено спуститься в бочке по Ниагарскому водопаду, мысль о том, чтобы передоверить это дело кому-нибудь из добрых друзей, естественно, представляется соблазнительной; единственное соображение против – это что доброму другу такая подмена может выйти боком. Однако в данном случае можно было ничего не опасаться. Сегодня Эсмонду Хаддоку что угодно сойдет с рук, сегодня день его торжества. В книжке о Кристофере Робине, смутно помнилось мне, есть стишок про то, что «на ножках у мальчика десять крошек пальчиков», но даже это в исполнении деверильского кумира не вызовет актов массового насилия.

– Да, слетайте туда, Дживс, и обо всем договоритесь, – ответил я, отбросив сомнения. – Как всегда, вы нашли выход.

Дживс водрузил на голову котелок, учтиво снятый при моем появлении, и удалился по делам милосердия. Но и я тоже, слишком переволновавшись и перевозбудившись, не усидел на месте, а вышел из пивной и принялся прохаживаться туда-сюда перед входной дверью. Впрочем, один раз я остановился, запрокинул голову, глядя на звезды, и, как всегда за этим занятием, подумал, почему, интересно, Дживс как-то сказал мне, будто они вторят юнооким херувимам? Именно в это мгновение кто-то тронул меня за рукав и человеческий голос проблеял: «Берти, послушай», – из чего я сделал вывод, что некое ночное существо пытается привлечь мое внимание. Оборачиваюсь и вижу фигуру в зеленой бороде и пестроклетчатом костюме, которая, поскольку до Китекэта она не дотягивала ростом, а третьей альтернативы не существовало, могла быть только Гасси Финк-Ноттлом.

– Послушай, Берти, – повторил Гасси с заметным волнением в голосе, – ты не раздобыл бы для меня выпивки?