– Здравая мысль.

– Но как поведет себя Тараторка, когда он неожиданно свалится ей на голову?

– Об этом мы уже уговорились. Я встретил ее в деревне и предупредил.

– И она одобрила?

– От всего сердца. Тараторка всегда одобрит, если затевается что-нибудь, от чего может что-нибудь произойти.

– Замечательная она девушка.

– Да, такого характера поискать. Кстати, я понял из нашего разговора, что ты уже сказал своевременное словцо?

– Сказал. По-моему, оно ее ободрило.

– Мне тоже так показалось. Удивительно, что она нашла в этом Эсмонде Хаддоке? Я, правда, видел его только с почтительного расстояния, но, на мой взгляд, он для нее чересчур чопорный.

– Он не чопорный. Ты бы посмотрел, как он непринужденно держится за портвейном.

– Наверно, ты прав. И вообще, с любовью не поспоришь. Уйма народу, я думаю, разинули бы рот от изумления, если бы узнали, что Гертруда, дай ей Бог здоровья, любит меня. И однако же – вот, любит. А посмотри на бедняжку Куини. В отчаянии из-за утраты деревенского блюстителя порядка, с которым я бы в одну канаву не согласился свалиться. И кстати о Куини, я думал свозить ее сегодня после обеда в кино в Бейсингсток, если ты одолжишь мне свой автомобиль.

– Ради Бога. Думаешь, это ее немного развеселит?

– Не исключено. А я бы хотел, если это возможно, пролить бальзам в ее страждущую душу. Удивительно, когда ты влюблен, то жаждешь облагодетельствовать всех и каждого. Меня теперь так и распирает кипучая доброжелательность, совсем как в книжках у Диккенса. Я чуть было не купил в Лондоне тебе галстук. Черт! Кто там еще?

В дверь постучали.

– Войдите, – позвал я. А Китекэт подскочил к шкафу и возвратился обратно, весь обвешанный брюками и прочим. Принял профессиональный вид.

Через порог переступил Силверсмит. В облике этого величавого деятеля всегда просматривается какое-то сходство с послом иностранной державы, явившимся вручить важные государственные грамоты царствующей особе, в данном же случае это сходство еще усилилось благодаря подносу с телеграммами, который он держал перед своим объемистым брюхом. Я взял телеграммы, и Силверсмит переступил порог в обратном направлении.

Китекэт снова запихнул брюки в шкаф. Он слегка дрожал.

– Как на тебя действует этот тип, Берти? – спросил он вполголоса, как под сводами собора. – Меня он парализует. Не знаю, знаком ли ты с творчеством Джозефа Конрада, у него в книжке, «Лорд Джим» называется, про одного человека говорится: «Будь вы хоть императором Востока и Запада, в его присутствии вы все равно ощутили бы свое ничтожество». Вот и с Силверсмитом так. Я при нем жутко робею. Моя бессмертная душа съеживается под его взглядом до размеров сухой горошины. Ну вылитый актер старой закалки, из тех, что наводили на меня ужас, когда я только ступил на театральные подмостки. Ладно. Распечатывай.

– Что? Телеграммы?

– А ты думал, я о чем?

– Но они на имя Гасси.

– Понятно, что на имя Гасси. Но предназначены тебе.

– Это еще неизвестно.

– Естественно, тебе. Одна, наверно, от Дживса с сообщением об успехе предприятия.

–Да, но вторая-то? Это может быть на фунт нежностей от Мадлен лично ему.

– Оставь, пожалуйста.

Но я был тверд.

– Нет, Китекэт, кодекс чести Вустеров не позволяет мне это сделать. Кодекс Вустеров строже, чем кодекс Китекэтов. Вустер никогда не распечатывает телеграммы, адресованные другому, пусть даже в данную минуту он сам и есть этот другой, если я понятно выражаюсь. Я должен вручить их Гасси.

– Ну, хорошо, раз ты так к этому относишься. А я пошел, надо пролить немного солнечного света в жизнь Куини.

Он рванул вон из комнаты, а я сел и продолжал хранить твердость. Часы показывали три сорок пять. Я непоколебимо хранил ее примерно до без пяти четыре. С кодексом Вустеров трудность состоит в том, что, когда начнешь его анализировать, имея перед собой две телеграммы, одна из которых почти наверняка содержит жизненно важные сведения, задаешься вопросом, так ли уж он, в конце концов, хорош, этот кодекс? Закрадывается сомнение, а вдруг – как знать? – вдруг Вустеры – просто ослы, раз позволяют собою командовать такому кодексу. К четырем я уже был не так тверд, как поначалу. В десять минут пятого у меня уже ощутимо чесались пальцы.

Было ровно четыре пятнадцать, когда я открыл первую телеграмму. Как и предвидел Китекэт, это оказалось сообщение от Дживса, сформулированное со всей конспиративной осмотрительностью, отправленное из Брамли-он-Си и подписанное: «Склады Боджера». В нем завуалировано докладывалось, что дело устроилось ко всеобщему удовлетворению согласно плану. Товар в пути и будет доставлен в товарном вагоне до наступления ночи. Отлично.

Я поднес к телеграмме горящую спичку и обратил ее в пепел, осторожность никогда не помешает, но и после этого с недоумением заметил, рассматривая вторую телеграмму, что пальцы у меня все еще чешутся. Я взял ее и задумчиво подержал в руках.

Догадываюсь, что вы на это скажете. Вы скажете, что, вскрыв и изучив первую телеграмму, я мог преспокойно отложить и не вскрывать вторую. И вы совершенно правы. Но ведь знаете, как оно бывает в жизни. Спросите первого встречного молодого льва, всякий вам подтвердит, что, раз отведав крови, оторваться уже невозможно; и то же самое с распечатыванием телеграмм. Совесть шептала мне, что эта телеграмма, пришедшая на имя Гасси и к нему обращенная, предназначена исключительно для его глаз, и я был с этим полностью согласен. Но не вскрыть ее я так же не мог, как вы не можете не сунуть в рот еще один соленый орешек.

Я распечатал ее, и краска стыда немедленно залила мне щеки, как только глаз прочел подпись «Мадлен». Ну а уж потом глаз прочел и весь текст, будь он проклят. Там было написано следующее:

«Финк-Ноттлу

«Деверил-Холл»

Кингс-Деверил

Хэмпшир

Письмо получила. Не понимаю почему не дошла успокоительная телеграмма. Очевидно вы скрываете крайнюю серьезность происшествия. Лихорадочном волнении. Опасаюсь худшего. Буду «Деверил-Холле» завтра днем. Приветы. Поцелуи.

Мадлен».

Глава 14

Да, вот такая торпеда взорвалась у меня под бушпритом. У меня было чувство, как, знаете, бывает, будто какой-то шутник вдруг вынул из моих ног все косточки и заменил просто студнем. Перечитал телеграмму: вправду ли там значилось то, что мне привиделось? Оказалось – вправду, и тогда я поднял ладони и упрятал в них лицо.

Что меня больше всего угнетало, так это отсутствие советчиков. Когда судьба, дав тебе в глаз, тут же еще добавит под зад коленкой, всегда хочется окликнуть своих и все с ними обсудить, а тут своих – ни души, и скликать некого. Дживс в Лондоне, Китекэт в Бейсингстоке. Я был прямо как премьер-министр, когда он объявляет важное заседание кабинета, а выясняется, что министр внутренних дел и лорд председатель совета рванули проветриться в Париж, а министр сельского хозяйства и рыболовства со всей остальной бражкой – на собачьих бегах.

Однако делать, похоже, было нечего, оставалось ждать, когда Китекэт, просидев в кинозале «Последние новости», а потом кинофильм, а потом еще короткометражную комедию «Дурацкая симфония», двинется домой. И хотя рассудок мне подсказывал, что вернется он в лучшем случае часа через два и что даже по возвращении он, с вероятностью ста против восьми, ничего конструктивного предложить не сможет, я тем не менее занял позицию в воротах и ходил туда-сюда, обшаривая взором горизонт, подобно сестре… как бишь ее… про которую мы когда-то читали.

Было уже, прямо скажем, не рано, и местное содружество пернатых давно пропело отбой, когда наконец на дороге показался мой «бентли». Я помахал, Китекэт нажал на тормоза.

– А, Берти, привет, – произнес он полушепотом, а почему так, мне стало понятно, когда он сошел на землю, и я отвел его в сторону, и он все мне объяснил.